Григорий Ярцев - Родословные [СИ]

У Гавриила осталось одно оружие – его зубы, его клыки. Выход был только один – последовать примеру зверя и загрызть его. Он с отвращением на лице, широко открыв рот, впился в древнего хищника, но за неимением привычки и должных навыков просто вкусил шерсти, так и не добравшись до плоти. Зверь инстинктивно понял суть происходящего, оскалился, принялся сопротивляться и брыкаться сильнее, рычание перешло в отчаянный рев, но Гавриил, вцепившейся в его густую шерсть мертвой хваткой, не думал ее ослаблять. Откинув голову, он сплюнул клочья коричнево-черной шерсти, оказавшиеся во рту после первого, не удавшегося укуса и, тут же цапнул еще раз. На этот раз зверь взвизгнул, а Гавриил почувствовал, как его клыки, а следом и зубы c невиданной легкостью прорезают черствую плоть животного. Он почувствовал как бешено бьется сердце в груди зверя – жизнь кипела в нем, закипала вместе с горячей кровью, оживленно струившейся по его венам. Гавриил вкусил сильнее, да так, что стукнули его зубы. Зверь, взревев, встал на дыбы и секунду спустя рухнул наземь, похоронив под своим весом Гавриила, но это его не остановило. Никого из них. Шаркая лапами, тварь пыталась подняться, но безуспешно. Гавриил же, оказавшись прижатым телом зверя, обеими руками впился в его шею, а позже с трудом обхватив ее, принялся его душить. Помогало мало, зверь продолжал свирепствовать и пытался вырваться. Гавриил раскрыл рот так широко, как только мог, чтобы прихватить как можно больше и вцепился в шею зверя еще раз. Кровь, резко наполнившая собой ротовую полость Гавриила, имела поистине адский и тошнотворный вкус перцовки. Благо в его организме не осталось ничего, что могло бы привести к рвотным позывам, но машинально Гавриил все же одернул голову и по хлещущей из места укуса темно-фиолетовой крови осознал, что, по всей видимости, задел какую-то жизненно важную артерию зверя, которая сейчас больше напоминала танцующий фонтан. Быстро переведя дух, Гавриил впился в его шею еще раз, зверя нужно было добить, немедленно, пока представилась возможность.

Неожиданно тварь начала ослабевать – его стучащее точно отбойный молоток сердце начало выравниваться, а вскоре синхронно биться в такт едва ощутимого и крайне редкого сердцебиения Гавриила. На доли секунды Гавриилу удалось прочувствовать всю бешеную ярость и неукротимую энергию чудовища, словно в какой-то момент они стали единым целым. Два совершенно разных сознания примирились, и Гавриил находился на их стыке.

Дыхание зверя утихло, движения постепенно ослабевали, а Гавриил, не ослабляя челюстей, и не вынимая своих клыков из жертвы, жадно ожидал притока новых ощущений. Ему вновь хотелось ощутить это "единение", добивать зверя он уже и не думал и в награду за это новый прилив ощущений не заставил себя долго ждать. Следом за единым сознанием пришла единая память. Во всяком случае, так посчитал Гавриил. Он не знал, мог ли зверь видеть его жизнь точно так же, как Гавриил сейчас видел моменты из жизни зверя.

Мрак, пустота и обжигающий холод – первое, что смог увидеть и почувствовать Гавриил, следом – одиночество, но не привычное, другое. Будто бы ты остался один, и других таких больше нет, ты – последний. Ты понимаешь и принимаешь эту данность, но осознание этого не наполняет тебя грустью и горечью, наоборот, только раздражает, вселяет гнев и ярость. Едва различимые голоса, их звук доносился с трудом, будто через плотный занавес и разобрать что-либо совершенно не возможно.

Спустя какое-то время, обжигающий кожу холод отступил, сменившись поначалу теплом, а затем сильным жаром. Голоса тоже сменились, но один из них оставался неизменным, казался знакомым. Сейчас их можно было разобрать, услышать. Два разных голоса: один – до боли знакомый, спокойный и рассудительный, а второй – совершенно чуждый, хриплый и очень усталый, выдохшийся. Гавриил чувствовал и присутствие третьего, почти чуял его, но тот покорно молчал, он смердел откровенным, ничем не скрываемый страхом. Он боялся чего-то, а воздух вокруг и в самом деле пропитался боязнью.

– Четыреста серафимов, – с горечью произнес хриплый голос. – И всех погубили три воина…

– Мстислав, Вера и Надежда не просто воины, – гордо парировал рассудительный голос. – Они рождены побеждать, и закалены миллионами битв.

– Сколько глупых, бессмысленных смертей, – продолжал поникший голос первого собеседника. – И ради чего? Тысячи моих погибших братьев и сестер, тысячи, – он упивался душившим его горем.

– Все можно прекратить, закончить раз и всегда, – холодно заключил второй.

– Как? – в вопросе промелькнула неподдельная искра надежды, в тайне давно желавшая прекратить бессмысленное кровопролитие.

Поначалу, с непривычки, Гавриил понял происходящее так: он может лишь чувствовать, слышать, и понимать мысли зверя, но он ошибся. Опять. Помимо всего прочего, он мог видеть всегда, и как выяснилось – до этого момента его зрение ограничивала пелена, которую буквально стянули прямо у него перед глазами, перед глазами воспоминаний зверя.

"Виктор!" – вскипел Гавриил, и не было в мире слов, способных выразить его гнев. Виктор, бросивший Гавриила на верную гибель, держал в руках только что стянутую с прочной клетки плотную ткань, прежде преграждающую зверю взор, а рядом с ним стоял человек уже преклонного возраста в коричневых свободных одеяниях, под которыми явно носилась броня. Гавриил понял это по движениям человека, каждое из которых вызывало лязг железа. Мужчина был хорошо сложен, высок, но возраст неуклонно брал над ним верх – плечи уже приспустились, коричневый балахон свисал с них точно с вешалки, а к спине подходила сутулость. Волосы сероватые, отдающие сединой, измотанное временем лицо не выдавало ничего кроме усталости, какой-то необъяснимой печали. Едва он успел увидеть заточенное за решеткой создание своими широко раскрывшимися в искреннем удивлении глазами, как его узкий точно разрез от бритвы, провалившийся рот изогнулся в беззвучном "О-о-о!". Подле сутулого старика в коричневом балахоне стоял и третий – тот, что сочился глубочайшим страхом и тревогой – мальчик лет десяти, может немного более, с побледневшим от увиденного ужаса лицом.

– Смилодон? – протянул старик, явно не веря своим глазам. – Но как?

– Последний из выводка, единственный представитель своего вида, – объяснил Виктор, свысока наблюдая за зверем в клетке. – Втайне от всех я подверг его мортемации. Очень давно, задолго до твоего рождения, Главнокомандующий.

– Понимаю, каких усилий тебе это стоило, – перебил старик, – в твоем-то обществе лжи и предательств.

Виктор улыбнулся.

– И как ты собираешься использовать это чудовище?